Тело в культуре Древнего Ближнего Востока: ограничение и чистота

Первая тема – граница между живым и мертвым, между живым и неживым.

Вторая тема – ограничение и чистота.

Ограничение касается таких аспектов жизни тела как сексуальность, питание и сон. Аскетизм становится визитной карточкой христианства и ислама.

Тело становится опасным и враждебным, ибо главное содержание человека  - бессмертная душа. Парадоксальна сама чистота тела, в архаике она выражена слабо.

Но восточные общества постепенно, в силу природных и климатических условий, педалируют эту тему. Наконец, на Ближнем Востоке возникает медицинская тема, ибн Сина и Рази закладывают основы гигиены как социального стандарта.

Нам сложно представить, что чистота в ее обеих выражениях, телесном и духовном – чисто восточный продукт и концепт.

Скачать видеозапись 1280x1024

Video tag not supported.

Добрый вечер, рад всех приветствовать на нашем вебинаре, который проводит Школа востоковедения университета «Высшая школа экономики». Сегодня наш второй вебинар на тему «Тело на Востоке».

Тема, о которой мы сегодня будем говорить (в прошлый раз мы говорили вообще о том, как понимается тело на Востоке, как существуют у тела границы понимания), сегодня будем говорить об оценке, о тех взглядах на тело, в широком смысле слова, которые на Востоке, на Ближнем Востоке прежде всего, существуют и репродуцируются, то есть продолжают порождать какие-то смыслы.

Вот видите, здесь у вас написано в названии, что демоническое или ангельское тело обозначило два полюса отношения к телу и телесности, которые существуют в восточной культуре. Эта восточная культура, конечно, ближневосточная, определяется наличием религиозной традиции, и эти два полюса – это одержимость телом и отвращение к телу. С одной стороны, крайняя точка одержимости телом – это культ красоты, культ телесности и своего рода телесность как большая цивилизационная история, отвращение - как культ бестелесности, преодоление тела.

Давайте начнем со следующего слайда. Значит, если мы говорим о древних отношениях к телу, мы немножко об этом говорили, то сразу у нас появляется очень важная такая тема – это тема чистоты, как тело воспринимается: чистым или нечистым. Здесь в древности можно выделить три важных аспекта:

Первое, в Древнем Иране древние индоевропейцы, которые одни из первых заселили Ближний Восток, персы рассматривали тело как стихию, как соединение стихий. И стихии все, безусловно, чистые, самая главная чистая стихия для иранцев – это огонь. Но проблема заключается в том, что чистая стихия огня, как чистая стихия воздуха, чистая стихия воды, загрязнена, испорчена вот этим вот врагом всего доброго и чистого Анхра-Манью – злой ипостасью бога, то есть злым, можно сказать, двойником бога, который делает человека нечистым, делает дыхание его нечистым. И поэтому если вы обратите внимание, например, на картины, изображения зороастрийских, то есть древних иранских и современных, до сих пор в Иране существующих, священников, так называемых мобедов, то у них рот всегда во время обращения со священным огнем закрыт белой тканью, потому что дыхание, исходящее из человека, из тела человека, нечисто, оно осквернено Анхра-Манью, и не может, человек не должен дышать, осквернять дыханием светлую стихию огня, которую возжигают мобеды, священники зороастризма. Здесь мы сразу замечаем, что уже в Древнем Иране появилась тема нечистоты, находящейся в человеке, оскверненность человека злым началом мира. Впоследствии мы это увидим и в авраамических религиях.

Вторая тема, вторую идею, которую я бы хотел здесь вам показать, вот, обратите внимание, на втором месте - «греческая идея священного космоса». Греки, которые, конечно, тоже из того же источника, что и персы, пришли, у них была идея, что весь космос священен. Священен и чист, и поэтому весь порядок вещей, весь мир, весь космос является благим и хорошим, в нем нет ничего плохого. Плохое все происходит не из тела, а происходит все из разума человека: и зависть, и много разных нехороших чувств. Здесь мы видим идею, противоположную персидской: не тело осквернено, а ум оскверняет чистое тело. Поэтому, соответственно, телесность, тело само по себе для Сократа и для Платона не является скверным, нехорошим. А вот уже для поздних платоников да, там уже появляется идея нехорошего тела, так сказать, но это все-таки уже влияние более поздних традиций.

Вот, значит, идем дальше. Что касается священного, идея тела как природы, чего-то чистого, изначально хорошего, она в еврейской традиции, безусловно, существует в виде благословения на размножение, на население земли, то есть сам бог воссоздает даже для человека, которого он сотворяет, создает для него тело. И более того, даже впоследствии, когда человек слушает сатану, дьявола, змея, все равно эта идея его тела как природного, как исконно хорошего, тоже присутствует .. на население земли. Опять тело хорошее само по себе, оно природное, ничего в нем плохого нет.

Вообще говоря, во многих культурах сама земля – вот, обратите внимание на древнеегипетское изображение брака Неба и Земли, египетские божества – земля и небо воспринимаются как тело, и тело не было чем-то плохим, скверным, и сама земля является таким большим телом. Есть знаменитая тема микрокосма и макрокосма, то есть человек как маленькая земля и земля, мир как маленький человек, во всей красе на Востоке была.

Ну и, конечно, тема продолжения человека, тема общего тела всего рода, она тоже на Востоке присутствует.

Обобщая вот то, что изображено на этом слайде, я хотел бы сказать, что тело человека в древней восточной культуре вполне себе выглядит как чистая стихия, как природа, как то, что изначально благое, хорошее и совсем не демоническое, а вполне нейтральное, доброе.

Дальше, следующий момент, который для Востока будет важным, касается, конечно, отношения к тому, как вот это природное может в человеке преломляться, и великий философ Аристотель, который был не только отцом греческой классической философии, но и арабской классической философии в большой степени и вообще сильно повлиял на Ближний Восток своей мыслью, он был отцом натурфилософии, .. представление о том, что человек есть часть животного мира, он сравнил органы животных и человека, ввел понятие организм, «органон» по-гречески, то есть как бы, так сказать, тело как инструмент. И вот он сказал, что в отношении к природе, то есть к этому изначальному порядку, миру, телу существует три таких способа существования: естественный, характерный для животных;противоестественный, который может быть неправильным употреблением человека, например, убийства людей, какие-то нехорошие акты зловещие – это противоестественный ход. Слово fusis у Аристотеля обозначает «природа, естество», значит, есть жизнь по естеству, жизнь противоестественная и жизнь сверхъестественная. То есть, когда, казалось бы, человек должен поступить одним образом, а он поступает другим, и вот сверхъестественная жизнь – это жизнь человека, когда он реализует свой интеллект, свои нравственные возможности.

Конечно, для Аристотеля было характерно такое понятие, как медикализм, он рассматривал человека прежде всего как существо естественное, поэтому большинство людей довольствуется естественной жизнью, но некоторые .., получают сверхъестественные способности, становятся праведниками, мудрецами и так далее. Значит, Аристотель поставил вопрос, что такое, когда мы говорим «тело», что значит в отношении тела душа. Он ввел понятие души как отдельной сущности, «суфи»(?), впоследствии в арабской философии тема разделения души и тела играет огромную роль. И Аль-Фараби, и ибн Сина, все посвящали этому вопросу, который идет от Аристотеля, много времени.

Но в целом, Аристотель считал, что душа есть .. тела, душа есть то, что придает телу законченность и то, что двигает, движет его. Вот этот важный момент Аристотель привнес потом в арабскую философию и на весь Восток, тему души как движущей силы тела. .. из этого родилась психология в греческой мысли и на Востоке.

Теперь обратимся уже к временам, когда иудаизм стал набирать все большую роль на Востоке, а потом пришло христианство, и оказалось, что тело может иметь три идеи, три как бы воплощения. Вообще, говоря про авраамическую(?) традицию, мы знаем ее в древней форме в иудаизме, в средней форме - в форме христианской и уже в продвинутой форме, когда уже христианство многое из античного мира. Возникает ислам, в исламской традиции соединяются разные влияния иудаизма, христианства и античной традиции и арабскими аутентичными веяниями, идущими из семитского, арабского мира.

Так вот, значит, тело в авраамизме - в иудаизме, в христианстве, в исламе, с одной стороны, принадлежит природе, богу, тело-форма, оно называется «гашам», или «джисм» по-арабски, по-арамейски вот «гушм» - это слово по-гречески переведено как «парфэ». Видите, это тело как форма, это тело, воспринимаемое как оболочка, как некоторая структура, в которой живет душа. Это тело принадлежит богу и природе, то есть оно создано как вместилище для души, это структура.

Второе тело – это плоть, оно принадлежит роду. Плоть – это то, что пульсирует, то, что хочет размножаться, оно принадлежит роду, потому что род живет своей жизнью. Род – это совокупность мужчин и женщин, принадлежащих к определенной общности, племени или семье. Они заботятся о том, чтобы семья, род продолжался века, они рожают детей, они воспитывают их, заботятся о пропитании. И вот это вот все тело воспринимается как плоть, «пагар» или «пагра» по-арамейски, вот это слово, которое у вас написано на втором месте – это тело, принадлежащее роду, тело живое, тело пульсирующее, тело, стремящееся к любви, к питанию, питающее, тело размножающееся.

И, наконец, тело может выступать в качестве индивидуального, как бы это сказать, носителя индивидуального духа, носителя личности человека. И в этом смысле тело может принадлежать человеку отдельному, и тело является всего лишь подставкой для духа, как мы уже говорили с вами на прошлом семинаре, вместилищем духовного, умственного. Вот эти три вещи: одно принадлежит природе, другое роду, третье человеку лично.

Но уже в древней авраамической традиции на Ближнем Востоке возникла тема тела как чего-то ужасного, демонического, отвратительного.

Почему это тело отвратительно? Потому что в порядке мира существует зло. Зло возникло в мире как абсолютно нематериальное сначала противодействие богу. Мы видели это в зороастризме, когда Анхра-Манью ринулся на землю и испортил всю природу, все телесное он испортил, все материальное. То же самое существует в библии, когда говорится, что сатана вошел в природу и как ы ее извратил, и в результате человек потерял изначальную благость, и в теле человека, в теле животных, в теле мира появилось это зло. Начинается демонизация тела.  Когда я говорю «демонизация тела», это значит, что такая тенденция существовала, и она существует, если вы посмотрите, в иудаизме, и в христианстве и ислам. О теле говорится, что это опасная вещь, что это зло, что тело может принести человеку вред, при помощи тела человек может совершать ужасные действия: убийство, обкрадывание, разврат, объедание и так далее – все эти вещи человек совершает при помощи тела.

И возникает вопрос, почему же тело, которое было таким благим, вот оно стало таким плохим? По той самой причине, что зло вошло в него. И тело воспринимается в древней восточной традиции как ворота души, то есть вот смотрите, как иная концепция: то есть если для Аристотеля душа – это некая структура, которая тело заставляет двигаться и ходить, и Аристотель не очень-то хочет делать различия между душой и телом, он не проводит эти границы, то для древней восточной традиции, то есть для библейской, восточно-христианской, исламской тело – это есть ворота. К душе сложно подобраться, поэтому тело существует как контур, как то, через что и мы с вами, и злодеи, и злые духи могут подобраться к душе. Так, например, если, вот вы видите, на картинке изображен как бы инкубус, как бес, который тайно в эту девушку впивается, но смысл этого тот, что через тело дух зла проникает в душу человека. То есть главное, о чем говорит эта традиция Востока, что главное – это душа. А тело – ворота, через которые проникает злой дух в душу и овладевает ей. А как он проникает? Например, человек пленяется деньгами, которые он видит глазами, он пленяется едой, которую он видит тоже глазами, он пленяется запахом, который чует он носом, он пленяется чем-то, что он может услышать, например, словами. Но целью всех этих слов, видений, запахов является душа человека, то есть тело – это ворота души. И поэтому тело теряет понимание благого и становится таким как бы опасным, потому что через него демоны, бесы, дьяволы проникают в душу человека.

Тело, таким образом, кроме этого, становится местом болезни, потому что в наказание за грехи, проникшие в человека, в библии телу человека ангел, бог, говорит Адаму, что «я тебя прогоню, и будешь жить ты на земле и будешь болеть и умирать, и жена твоя будет рожать в муках детей», и это все тема того, что тело начинает болеть. Именно тело заставляет душу страдать. Бессмертная душа, по библейскому, по христианскому, по исламскому представлению, является страдающим элементом, потому что на нее воздействует тело.

И вот здесь тело выступает как инструмент, как доброго, так и злого. И вот тот факт, что тело является злым, способствует такой тенденции негативизма, пессимизма в отношении тела. Тело становится опасным.

Затем возникает вопрос: а что больше всего в библейской и потом в традиции авраамических религий является наиболее опасным в отношении тела. Ну кто-то, наверное, может сказать, что вспомнить разные случаи, что тело может выступать как средство убийства, тело, потому что человек может взять в руку меч и убить своего брата, как, например, сделал это библейский Каин, убивший Авеля, кто-то может вспомнить, что тело может выступать как средство для безумия, например, когда библейский Ной открыл виноград и руками его возделал, получил вино, напился и вот в результате открыл опьянение как такое нехорошее состояние человека, греховное с точки зрения библии. Но никакое другое действие, получаемое через тело, не получило такого внимания в авраамической, в библейской, в христианской и исламской традиции, как аспект тела, связанный с полом, с половым диморфизмом, как говорят биологи. То есть с тем, что тело человека делится не только по возрасту, то есть тело старое-молодое или там еще какое-то, но оно делится на две половины, в теле есть разделение на мужское и женское. И вот библия рассматривает – видите, здесь средневековая гравюра, изображено, что Адам и Ева держат корень своей смерти, этого Змея, который соблазнил, и на Западе возникло даже некое представление о том, что Змей, собственно говоря, открыл Адаму и Еве плотскую греховность человека, стремление его к сексуальности, к тому, чтобы видеть в другом предмет вожделения, от чего возникло очень много бед, и убийства, и так далее, страдания и все прочее. Но это западная точка зрения.

На Востоке все-таки грехопадение рассматривалось не столько как открытие сексуальности, которая сама по себе на Востоке не рассматривалась как плохой, сколько как некая порча мира. Мир весь испортился благодаря вот этому грехопадению. Змей соблазнил Еву вкусить запретный плод, как говорит библия, и произошла порча, мир испортился, и после чего все то доброе, что было в человеке, все изначально цельное, превратилось в испорченное, и тело, которое было благим и в котором не было ничего такого, хотя оно было поделено на мужское и женское, оно было цельным так сказать, оно было благим, хорошим, в нем появилось такое вот как бы разделение и, как выражается библия, ну там еврейское слово было, означающее стремление мужского к женскому, точнее женского к мужскому. Женское будет стремиться к мужскому, и поэтому, почему – потому, что в тело входит смерть, мы говорили с вами об этом, и эта демоническая структура тела выражается в смерти, а раз человек умирает, то она будет стремиться продолжиться. Тело уже не принадлежит богу только как форма, как мы уже говорили, а тоже принадлежит роду, тело раздваивается на мужское и женское, чтобы спастись от смерти. Значит, оно разделилось на две части. Тело человека дальше, согласно библейской концепции, дальше в христианстве это получает большое развитие, становится подобным телу животных, которые имеют форму размножения через употребление пола, потому что они ниже человека, но, поскольку тело человека стало демонизированным, он стал размножаться как животное. И это идея библейская, которая имела впоследствии очень большое развитие в христианской традиции, Максим Исповедник много об этом писал, но и в исламе часто говорится о том, что человеку в наказание за его грехопадение, за его непослушание богу дано наказание в виде его, так сказать, сексуальности. То есть сексуальность и пол как таковой рассматриваются в контексте в общем и целом наказания .. чего-то нехорошего. Здесь мы видим переход от изначального – архаической восточной концепции пола как чего-то хорошего, благого, сексуальность человека есть часть стремления земли к небу, холодного к горячему и так далее, это все, так сказать, была нормальная в древности картина. Здесь, в авраамизме, в авраамических религиях рассматривается как опасное, не очень благое, ведущее человека к чему-то плохому. Поэтому блаженство становится возможным как райское блаженство, когда человек правильно воспринимает свою двойную природу, в частности стремление ее обуздать, так и адское, когда человек предается .. половым излишествам и в результате становится рабом своего тела. Ну и это, конечно, отчасти привело к некой аскетической девальвации и самой идее брака, о которой многое я сейчас скажу.

Отдельным моментом, как ни странно, особенно в философии, стала тема плотского как плотного. То есть тело начинает восприниматься как что-то плотное, плотность – это, собственно говоря, масса вещества в отношении к единице объема тела, то .. тело бывает более плотное, более разреженное. И вот сама идея того, что плоть, вот этот саркс или басар («саркс» по-гречески, «басар» по-еврейски), что это буквально что-то ощутимое, плотное, плоть – это то, что можно пощупать, то, что можно осязать, она на Востоке была достаточно важным, важной идеей. И не случайно египетский мыслитель христианский Ориген во IIвеке придумал такую концепцию, в которой ангелы, ну или первоначальные какие-то духи святые, впав в непослушание Богу, низвергаются со своей высоты и постепенно под воздействием низкой температуры обретают плоть, то есть плоть как плотное наказание за свое неправильное поведение.

Вещество, материя начинают на Востоке, особенно в гностических традициях, восприниматься прямо как груз, как что-то ненужное, вот, и этот негативизм в отношении тела приводит к тому, что прекрасное начинает отождествляться с чем-то бесплотным, с воздухом. Прекрасное есть прозрачное. Не случайно вот слово «ор», одно из значений его «ра»(?) в значении еврейском красоты связано с сиянием, с блистанием, с прозрачностью. Потом, впоследствии одной из форм красоты в сирийской христианской литературе «шахми»(?) так и переводится, как прозрачность. Наоборот, тело плохое, потому что оно плотное, не пропускает ничего, никакого света.

Впоследствии вот, если мы заглянем уже из библии, уже в более поздние времена, XIV-XVIвека, мы видим на Востоке философию ишракизма – это такое развитие мистического ислама, в котором великий учитель ишракизма Сухраварди писал о том, что бытие представляет собой свет и проницает все, весь мир, ноу света есть преграды, есть места, которые слишком плотные, и свет их не проницает. И вот как раз тело – это барзах, это преграда для света, свет через него не, оно задерживает свет. И поэтому человек, чтобы стать, обрести бытие, должен стать прозрачным, научиться пропускать через себя свет. Эта очень важная идея на Востоке, видите, в исламе в более поздние времена продолжает жить.

Ну и, как мы с вами говорили, одно из проявлений демонической силы, вошедшей в тело, испортившее его, является болезнь. Тело, вот мард – это вот арабское слово, обозначающее, марада, «болеть», «разрушаться», «истлевать». Тело в восточной традиции, в авраамической воспринимается часто, как место болезни, как то, через что входят не только бесы там, или джины, или дьяволы, которые входят в душу, но и тело пропускает болезни, оно со временем портится, и поэтому это еще один, ну, «некачественности» того тела, которое мы имеем. То есть тело, как мы уже с вами выяснили, имеет очень сильные негативные на Востоке коннотации.

Но каждый минус порождает и свой плюс. Если тело воспринимается как что-то болеющее, демоническое, опасное, потому что через него человек неправильно использует свои силы: он может предаться излишкам пола, может убийством, так сказать, согрешить и так далее, то, соответственно, на Востоке возникает концепция ангельского тела, то есть такого тела, которое будучи бесплотным, не обладая плотной структурой, является тем не менее телом. И это вот важный момент оправдания тела.

Мы говорили, что Восток несколько это тело, придает ему негативный смысл, а вот здесь у нас позитивный. Оказывается, и это становится особенно важным в христианской мистике, у сирийских мистиков в V, VI, VIIвеках, тело может быть не плотным, а прозрачным. И, как помните, Сухраварди сказал, что лучи должны проходить сквозь тело, пропускать его, и тогда тело становится правильным, хорошим, как у тех людей, которых вы видите здесь, на византийской миниатюре, монах и ангел собеседуют. Тело ангела прозрачно, оно бесплотно, поэтому оно называется «бесплотное»: тело есть, а плоти нет. В этом смысле тело ангела, оно целиком принадлежит богу, или посланника («ангел» значит «посланник», малах(?) по-арабски или по-еврейски). А тело человека стремится к тому, чтобы стать таким, как у ангела, и поэтому монах, монашеское житие, вот монахи и хедаи, как их называли на армейском языке на Востоке, эти монахи становятся подражателями ангелов, и их жизнь называется «ангельское житие», ангеликос биос. ..., жизнь ангелов, то есть человек избавляется от своего тела при помощи аскезы. Помните, мы говорили, что тело – это контур, тело – это ворота души, через эти ворота может войти как плохое, но мы можем, считали древние монахи, такие как Исаак Ниневийский, Исаак Сирин, Иосиф Хаззайя и другие, мы можем попытаться их, через тело воздействовать на душу, и, благодаря тому, что мы можем тело подвергнуть разным аскетическим упражнениям, например, жизни без еды, без сна и уменьшение еды и сна, тело может стать прозрачным, похожим на ангельское. Вот это и есть представление о том, как быть с телом. Тело демоническое, оно подвержено опасности, в него вошли всякие греховные жители, то есть всякие джинны и бесы, но благодаря тому, что древние аскеты занимались вот этой жизнью, аскезой, тело становится прозрачным и оно становится как у ангелов. И это сам идеал монашеской жизни, «жизни ангелов», она довольно популярна была и на Ближнем Востоке, и даже в Византию проникла, а оттуда на Русь.

Что еще можно сказать про вот такое хорошее оправдание тела в авраамической традиции? Безусловно, сама идея демонизации тела была доведена до логического завершения в раннем христианстве, в иудаизме все-таки, в еврейской традиции тело все-таки двойственно, у него сохраняется двойственный характер. С одной стороны, в иудаизме есть тема грехопадения, так сказать, наказания, страдания человека телесного, с другой стороны, есть большая часть, в псалмах часто написано, что человек может радоваться от вина, вино веселит сердце человека и так далее, поэтому в еврейской традиции демонизация, скажем так, тела вошла не так далеко – и ангелизация не так далеко. Диалектика, если мы говорим, что тело подвержено всяким бедам и опасностям, болезням, то мы придумываем для него лечение, лечение в виде вот этой вот аскетики. А если мы не говорим, то у нас и лечение непонятно какое, зачем оно нужно, если тело не окончательно плохое, не слишком заболело.

Перейдем к следующему аспекту, о котором я хотел поговорить, связанному с телом, связью тела и красоты, телом как чем-то красивым. С одной стороны, как я говорил, в авраамической традиции на Востоке часто говорили о том, что тело опасное, оно может человека привести к бедам, к всяким проблемам, но, с другой стороны, на Востоке чрезвычайно развилась тема и красоты телесной. 

Достаточно начать с Древнего Египта, где тело воспринималось как вместилище того, что древние египтяне называли «нефер» - «красота, сияние». В основе представлений о теле как чем-то красивом у древних египтян была идея соразмерности пропорций, цвета, они знали золотое сечение, то есть египтяне воспринимали телесную красоту прежде всего как сочетание пропорций, то есть человека как идеальное сочетание пропорций равных, составляющих в природе.

В Древней Месопотамии рассматривали тело как имущество, красоту как имущество телесное человека, потому что человек через тело приобретает нечто. Тело, если он имеет телесную красоту, мощь и какие-то особо прекрасные пропорции или вид прекрасный, глаза там уникальные или что-то в этом роде, то это его имущество. Поэтому красота в Древней Месопотамии было такое представление: красота как телесное имущество.

Ну и, конечно, тело противопоставлялось как красивое, живое неживому, поэтому все неживое берет у живого, у тела образцы для своего существования, для своей красоты. То есть красота прежде всего есть сущность тела как живого. Иначе говоря, если мы обобщим, получается, что красота есть свойство тела. Она свойство в силу того, что тело живое и в силу того, что тело пропорциональное.

И здесь интересная тема возникает. Теперь обратимся, вернемся в семитский мир, в библию и к другим семитам и посмотрим, все-таки действительно ли, является ли красота каким-то свойством тела или она принадлежит чему-то другому и к телу имеет только какое-то косвенное отношение.

И вот, как известно, в библии говорится о том, когда мир был сотворен, он был  tob. Tob – это слово обозначает «хороший, благой», да, вот оно. Значит, этот мир был красивым, поскольку бог его сотворил, и он был телесен. Значит, иначе говоря, в теле мира, вот во всех телах, которые были сотворены: тела животных, тело земли – везде царило благо, соразмерность, порядок, красота, функциональность. Значит, прекрасное присутствовало в мире в виде света – «ор», мы говорили об этом, слово я называл. Красота – это есть сияние этого света, который проявляется через тела в мире.

Интересно, что в арамейское время употребляли слово sappir [шаппир] – это мера длины, то есть как раз в арамейском языке красота очень тесно связана с соразмерностью, красота – это гармонические сочетания в человеке или в природе. Тело красиво, потому что оно гармонично. Ну и, значит, я вот здесь привел пример: с одной стороны, образец Юдифи, Джорджоне картина, где изображена семитская, библейская героиня, прекрасная тем, что она убивает врага своего народа и употребляет свое тело, с одной стороны, так сказать, на благо народу и, соответственно, с благословения бога, которому этот народ поклоняется, с другой стороны, даже убивая своего врага, Юдифь, убивая Олоферна, не становится плохой, потому что она употребляет тело во спасение. И вот развитие этой идеи, можно сказать, в каком-то смысле в современной поп-культуре, например, израильской существует в виде культа определенного вот этих вот израильских военных женщин, солдаток, среди которых проводятся всевозможные конкурсы красоты, здесь военная целесообразность, казалось бы, военная с красотой плохо совместима с телесной. Но здесь телесная красота является прекрасной иллюстрацией того, что она хорошая, благая не потому, что это что-то, так сказать, чисто внешнее, а потому что военный долг – это благая внутренняя вещь.

Ну и наконец, в арабском мире, видите, gamal, «джамиль» – это «красивый», «джамаль» - «красота». Она связана с совершенством, связана этимологически с глаголом kamala – «доводить что-то до конца», ну и достаточно сказать, что gamal, camel – это верблюд как самое гармоническое, прекрасное существо для древнего араба.

Ну если мы обратимся к исламу на Востоке, то, естественно, сразу встает вопрос: как же, например, красота может восприниматься на Востоке, если тело человека закрыто, если оно, особенно женское, лицо даже может быть полностью закрыто, и мы не можем его видеть, мы только можем догадываться? Поэтому телесная красота в исламе в большой степени  может считаться такой, как бы, что ли, спрятанной, закрытой. Само представление о том, что женскую красоту нужно каким-то образом прятать, связано, конечно, с нашим вот демонической, известной, мы уже говорили об этом, демонической природой тела человека. Потому что ислам унаследовал от иудаизма, от раннего христианства боязнь этой вот, такой испуг от сексуальности человека, которую надо спрятать, потому что человек ради того, чтобы похитить эту красоту, чтобы эту красоту себе, так сказать, получить, убивает других людей, совершает много разных ужасных вещей, и поэтому нужно ограничить эту красоту, спрятать ее. И вот здесь интересно следующее: что хотя хиджаб, как известно, ассоциируется с исламом, но, вообще говоря, хиджаб – это народная традиция Востока. Толкование того, что нужно закрывать лицо и возведение этого к Корану не совсем верно: в Коране говорится только о завесе, вот, поэтому в исламской традиции существуют разные способы понимания этого аята в Коране, одни понимают его так, что нужно закрывать лицо полностью, другие так, что нужно закрывать только контур лица, остальное лишь глаза, третьи говорят о том, что ничего не нужно закрывать, а это относится только лишь к скромной одежде, в которой должна быть заключена женская красота.

Но надо сказать, что арабы довольно сильно развили в этом смысле идею телесной красоты как образа поэзии. То есть если тело человека закрыто, спрятано, то даже самая малая его часть, щиколотка ноги или рука, или бровь или взгляд глаз может выступать носителем неземной красоты. Красота становится чем-то воображаемым, телесная красота – это не то, на что мы смотрим, а то, о чем мы слагаем стихи, то, что мы воображаем, и в арабской поэзии хороший пример вот такого восприятия – превращение красоты в что-то более абстрактное. Вот, расскажу об этом потом еще.

Значит, поскольку был запрет на образную красоту – ислам запретил изображать портреты человека, hilaba – вот эту красоту, образ человека, то возникла идея ограничения, то есть красота воспринимается через ограничение: через ограничение взгляда, через ограничение мысли, и здесь мы видим уже понимание духовной красоты.

В исламе очень сильно развита идея архитектуры, геометризованной красоты такой, геометрической, которая выражается в тех пропорциях, которые есть в мечети, например, в свете, который есть в мечети, или в тех пропорциях красоты, которые есть в каллиграфии. Как некоторую аналогию некое отвлечение от телесной красоты. Да, мы знаем, что, например, герой арабской, персидской поэзии Меджнун безумный, безумно влюбленный, убивал тех, кто сомневался в красоте его возлюбленной Лейле. Но при этом, если мы можем восторгаться гармоническим сочетанием красоты в каллиграфии или в архитектуре, в этом смысле восторгаемся той же красотой, которая есть у прекрасной Лейле, возлюбленной Меджнуна, потому что это та же красота пропорций, та же красота цвета, та же красота сияния света.

Но, конечно, вот эта вот проблема красоты и связи ее с восторжением человека, его тяги, стремлением восторгаться красотой женской или мужской, но именно красотой, связанной с стремлением мужчины к женщине, а женщины к мужчине, конечно, исламский мир очень сильно волновала. И, с одной стороны, безусловно, женская красота как образец никуда из исламской культуры не девалась, потому что, ну, как мы понимаем с вами, и пение, например, женское, и изображения подобного рода, такого берберского, марокканского типа, они очень популярны и в арабском Интернете, и много где. И, значит, пение, конечно, как я сказал, если вы возьмете арабскую эстрадную или народную музыку, то основной частью, конечно, это женское пение, потому что телесная красота выражается не только в лице, в движениях, в фигуре, но и в голосе. Голос – это очень важная часть человеческого тела, его красоты для арабского мира. Безусловно, с точки зрения арабской ортодоксии, сиамской такой, классической, безусловно, нет, не стоит преувеличивать телесную красоту и не стоит преувеличивать пение. Пение вообще непотребно. Поэтому, как ни странно, в основном, певицы арабские либо были, так сказать, христианками, либо езидками, вот, курдские певицы, армянские певицы очень популярны. Но в последнее время, конечно, есть и певицы чисто арабского происхождения, это связано с демократизацией исламского мира.

Красота как опасность была, мы о таком говорили. Это тема литературы, женские чары, так сказать, все связанное с завлечением красотой, как о той силе женской, которая погубила немало героев, царей и так далее – это все есть и в восточных сказках, и в «Тысяча и одной ночи», и в «Шах-наме» и много где.

Но интересно, что философия, как я говорил, мы видели на прошлом слайде, да, вот эта вот красота как геометрическая пропорция, арабская философия очень сильно эту тему развивает, развивает тему красоты телесной как абстракции, иносказании. Красота становится поводом для человека увидеть пропорцию совершенства в творении мира, который всемилостивый Аллах даровал человеческому роду. И в этом смысле о красоте есть важное рассуждение у Братьев чистоты (Ихван ас-Сафа) и у ибн Сины, и у Газали – всех этих великих философов ислама, которые говорят о том, что красота телесная есть повод для человека восторгаться премудростью Создателя, премудростью Аллаха.

Ну и наконец, в каком-то смысле можно сказать, что благодаря закрытию, благодаря вот этим всем философиям, восприятию красоты как абстракции, как иносказания, как идеала, тело в каком-то смысле исчезает как объект. В исламской культуре тело становится формой, тело становится тем, что мы можем оторвать от человека, от его содержания, от того, может быть, демонического и ангельского, вот этих двух полюсов. И тело на Ближнем Востоке становится оторванным, самостоятельным, самостоятельной сущностью, через которую человек восходит к высотам духа.

Заканчивается ли на этом история тела на Востоке – на Ближнем Востоке? Нет, конечно. Безусловно, современная модернизация принесла в историю с телом довольно много нового. Во-первых, появился кинематограф, который придал объемность и новый смысл содержанию того, что можно сказать о теле, появилось изображение мимики и так далее, что нарушило, конечно, традиционные исламские представления. Например, иранский кинематограф уже из восточной культуры никуда не изъять. Тело, безусловно, продолжает в иранском кинематографе ту жизнь, которую получило в древней, в средневековой иранской литературе, каджарской в более позднее время, с изображением телесности, когда вдруг тело получило невиданную доселе при каджарах в Иране степень открытости. То есть, в целом, я бы, наверное, сказал, что тело, отношение к телу претерпевает на Востоке большие изменения. Но, с другой стороны, вот эта эволюция от благого тела как природы через демонизацию его и обратную ангелизацию, через сублимацию телесного в философию, в духовную жизнь в христианстве, в исламе, вот эта вся длинная история – это история восточной культуры. Восток, он соткан весь из таких диалектических шагов вперед, маленьких, но в целом величайшее достижение восточного духа, это все-таки величайшее достижение восприятия красоты, телесности в искусстве, в философии, в таких вот высотах. Если говорить о дальневосточной традиции восприятия тела, мы здесь увидим очень много похожего: и даосское восприятие тела как тела красоты, японское восприятие красоты как ускользающего момента, чего-то струящегося.

Последнее, что я хотел сказать – это неожиданно достаточно, посмотрите, если у вас будет возможность, нобелевскую речь знаменитого японского философа и художника Кавабата Ясунари, где он как раз говорит о том, что любая видимая красота есть не что иное, как повод увидеть красоту внутри. И здесь удивительным образом японское понимание красоты как чего-то внутреннего, как формы, к которой мы устремляемся через внешние ворота, совпадает с ближневосточным.

Спасибо за ваше внимание, если у вас есть какие-то вопросы, я готов ответить.

Текст подготовила Анна Ильинична Пыркова